Андрэ Нортон - Железные бабочки [ Железные бабочки. Удача Рэйлстоунов]

А теперь… — Лизолетта встала и отступила на пару шагов, критично разглядывая меня с ног до головы, словно этот осмотр был очень важен. — Да, я уверена. Подойдёт. Должно подойти. И я принесла бельё. Ты не должна носить эту неряшливую одежду — под той, что она даёт тебе.

Девушка снова наклонилась и развернула свёрток. Там оказалась ещё одна корзина, без ручки, а в ней сложенная одежда, гораздо тоньше, чем грубое бельё и юбка, которые мне выдала тюремщица.

— Подожди, — Лизолетта вернулась к двери и принесла из коридора кувшин с водой и миску. — Пришлось ходить два раза, — она говорила с сознанием хорошо выполненного долга. — Теперь ты сможешь умыться и приготовиться. Я не могу сейчас остаться, но скоро вернусь. Тут есть ещё еда. И…

Она подошла к шкафу и распахнула его дверцу. Погладила алое платье.

— Это тебе. Оно принадлежало ей. Ты его наденешь.

И с этими словами она ушла, оставив меня довольно озадаченной. В какую игру играла она теперь? И я должна в ней участвовать? Постельный полог шевельнулся, и из укрытия вышел полковник Фенвик.

— Видели? — спросила я. Но он смотрел не на меня, а на дверь, за которой исчезла Лизолетта.

— Расскажите, — потребовал он, — всё, что сможете вспомнить из слов девушки о ней. Я полагаю, всё это говорилось о Людовике.

Я не могла понять, какой толк в фантазиях девчонки, но полковник приказал так властно, что я постаралась вспомнить всю ту разрозненную бессмыслицу, которую несла Лизолетта. Он слушал внимательно, словно каждое моё слово составляло деталь головоломки, которую необходимо сложить.

— Кажется, она верит, что Людовика сбежала…

— Если и сбежала, то только в смерть. Но Лизолетта, по-видимому, считает, что она ещё жива — каким-то образом.

Он снова задумался, как будто планируя наши дальнейшие действия.

— Покажите мне, как открывается панель, — вновь резко приказал он и взял свечу. — Я должен узнать, где кончается проход.

— Мы можем…

Он покачал головой.

— Нет, я пойду один. Делайте, что сказала девушка, — и полковник указал на одежду и воду. — Может, наши надежды только в ней. А я пока должен проверить.

Я готова была горячо спорить, но по его выражению поняла, что это бесполезно. Поднимая подсвечник, он добавил:

— Будьте спокойны, я не стану рисковать. И вернусь, как только смогу.

Я показала полковнику, как нажимать на глаз, и уныло смотрела, как он исчезает в стене. Потом неохотно принялась выполнять указания Лизолетты, хотя смыть грязь и пыль с тела и облачиться в чистое мягкое бельё, которое она принесла мне, действительно было очень приятно. Красное платье — совсем другое дело. Юбку удалось надеть легко, хотя и пришлось выдохнуть, чтобы застегнуть её. Но вот корсет с исключительно низким вырезом…

Конечно, я заполняла его гораздо лучше Лизолетты, но никак не могла смириться с голыми плечами, а кости, вшитые в корсет, приподняли мою грудь самым неприличным образом, хотя я и не могла увидеть результат в зеркале. И прикрыться можно было только железным ожерельем, в шкафу не нашлось ни шали, на шарфа.

Я расчесала волосы и прибрала их, хотя без булавок, необходимых, чтобы сделать привычную мне причёску, пришлось распустить пряди по плечам. Они тоже немного прикрыли меня. В широкой жёсткой юбке ходить оказалось трудно, она постоянно задевала за пол. Я попыталась втиснуть ноги в туфли, но не влезла ни в одни из них, поэтому осталась в толстых шерстяных чулках, уже затвердевших от грязи и составлявших мою единственную обувь.

Под новым платьем я по-прежнему спрятала мешочек с золотом и пергаментом, который теперь значил так мало. Допустим, мы выйдем на свободу. Как я смогу ходить в таком платье, предназначенном для двора столетней давности?

В корзине нашлась еда и ещё кое-что. Я испытала прилив радости. Конечно, это было не настоящее оружие — нож, пригодный разве что для разрезания сосисок, рядом с которыми и лежал, но всё же он сильнее всего напоминал оружие из всех вещей, которые я видела за последние дни. Я отрезала кусок мяса, порадовавшись остроте ножа, и сунула мясо в черствую булочку. Поела немного, оставив остальное для полковника.

Потом собрала тряпки, которыми обрабатывала его раны, и достала из-за занавеса его камзол. Тряпки я аккуратно разложила на постели, поверх расстелила покрывало, стараясь устроить всё, как было. А камзол спрятала за пологом. Лизолетта как будто не заметила разбросанную постель. Я надеялась, что, вернувшись, она по-прежнему ничего не заметит.

Я не могла усидеть на месте и принялась расхаживать от окна до панели, за которой скрылся Фенвик. Я то выглядывала во двор, не появятся ли признаки обыска, то прислушивалась, не возвращается ли полковник. Тишина комнаты угнетала меня. Можно ли слышать тишину? В эти долгие минуты мне казалось, что в ней на самом деле присутствует некая субстанция, которую можно услышать, что само отсутствие звука доступно восприятию слухом.

И почти с облегчением увидела я движение во дворе.

Дверь в стене напротив окна неожиданно открылась. Вышла группа солдат, тут же веером рассыпавшаяся по плацу. Солдаты держали в руках мушкеты, и у них был такой вид, словно они ожидают схватки.

Я не знала, что находится под моим окном. Другая дверь, через которую они могут войти? Трое солдат направились к видимой мне двери слева и исчезли в ней, но остальные двинулись прямо к нашему крылу. Я повернулась так быстро, что юбка зацепилась за стул, и я чуть не упала. Закрыть дверь — это только вызовет подозрения.

Скорее уничтожить все следы своего пребывания в комнате! Одежда, которую я сняла, миска, полная мыльной воды, пустой кувшин, корзина с едой… Что мне с ними делать? Перенести всё в проход?

И платье в шкафу, которое носит Лизолетта. Один взгляд на него выдаст её тайну. Следовало как можно лучше скрыть наши следы.

Мне потребовалось одно мгновение, чтобы открыть панель. Бегом я собирала вещи, последним забрав платье и вуаль Лизолетты вместе с камзолом Фенвика.

Но и самой, в неуклюжем платье, протиснуться сквозь узкий проход оказалось не так-то просто. У меня даже не было времени прихватить с собой зажжённую свечу! Я отступила в полную темноту, закрыла панель и ждала топота ног, который означал бы начало обыска комнаты.

Я не смела пошевельнуться в темноте, потому что побросала вещи в проход не глядя, и теперь они грудой лежали у ног. От платья и вуали, которые я прижимала к себе, исходил слабый аромат, липкий, сладкий, но неприятный. Он как будто становился всё сильнее, забивал мне ноздри, заполнял воздух. Как запах цветов, срезанных, чтобы они умерли. Болезненный запах…